24 июля 1802 года на свет появился Александр Дюма отец, автор знаменитой мушкетерской трилогии. В день его рождения хотим открыть вам небольшую тайну… Вино герои Дюма пьют сплошь и рядом. Но если копнуть глубже, выясняется, что старик нам подвирал в своих произведениях. Например, вот в этом фрагменте романа «Три мушкетера»… 
— Так что все мы при деньгах? — спросил д’Артаньян. — Только не я, — возразил Атос. — Мне так понравилось испанское вино Арамиса, что я велел погрузить в фургон наших слуг бутылок шестьдесят, и это сильно облегчило мой кошелек. 
Что же не так с этим фрагментом? 
Большинство из вас верно оценило и определило место обмана. Действие романа «Три мушкетера» происходит в 1627-1628 годах. Именно в эти годы проходила осада Ла-Рошели, которой командовал кардинал Ришелье. Однако же в реальной истории англичанин Кенельм Дигби изготовит первую мощную, крепкую и стойкую к транспортировке бутылку только в 1652 году. Но даже тогда это будет единичная партия, а технология даже не будет запатентована. По-настоящему массово вино встретится с бутылкой не раньше 1690-1700-х годов. Но и тогда новаторская тара будет производиться строго под заказ постоялых дворов, гостиниц и трактиров и будет служить исключительно для хранения в течение года вина, купленного в пору урожая бочкой и разлитого «в свою тару». Современные коллекции «стеклянных печатей» 1700-1720-х годов — это одни из самых редких и необычных коллекций. Во времена же нашего романа бутылка — это редкость, чуть меньшая, чем бриллиант на пальце д’Артаньяна из первой книги. Дюжина бутылок стоит примерно как хорошая скаковая лошадь. То есть без учета самого вина Атосу пришлось бы выложить за «шестьдесят бутылок» цену пяти хороших лошадей. Мы все, безусловно, любим графа де Ла Фер, но помним, что у него за душой редко водилась сумма большая, чем на «выпить и закусить». Более того, разговор происходит после того, как Атос проиграл в кости все до последней копейки и отыграл 100 пистолей, только поставив на кон своего слугу, Гримо! Поэтому ни о каких 60 бутылках речь идти не могла в принципе.
